Голова должна быть холодной, сердце горячим, руки - чистыми.
Твоя тень тебе подобна, но она лишь тень. Её следы всегда под твоими, её не видит солнце, её не коснуться. Скованная тобой вечно, следующая любому движению вечно, тень. "Потеряешь тень - лишишься души". "Иди против солнца осторожно, тень может быть украдена, пока не видишь её". Суеверие. Нельзя избыть того, что в сердце.
Страдающий, осуждённый, неприкасаемый, принимающий последнее извинение экзекутор, ты поддевал клинок с приговорным звоном? Пусть. Разве... было возможно противится душе сердца?
Увы, да. Разве ты не моя неотторжимая принадлежность? Не сосредоточие моего мировосприятия? Я желал. Наконец, мне казалось, совершилось всё, что должно было бы. Желал, чтобы всё завершилось... как выбрал бы ты. Заворожённый. Иллюзия. Ты. Меч, соединивший нас. Я. Ничего другого. Увы. Разве ты не моя неотторжимая принадлежность? Разве не мой долг - сдержать твою руку, когда всё, что ты держишь, - инстинкт сердца? "Ты был ведом инстинктами. Следование инстинкту сравнимо с бликом на острие меча рядом с острием, горящим рейацу. Луна над нами, но не отражение в воде. Мог бы я отдать жизнь ради отражения луны? Иллюзии опасны. Вабиске? Ты... мог потерять путь и блуждать во мраке из-за Мурамасы". Я говорил так, верно? Но... ты вконец мог бы потерять путь из-за меня, что я сам был под иллюзией. Когда ты укорил, что я открыл спину; когда ты объявил мой конец, ты вынес мне приговор худший. Я выпустил тебя из руки, Вабиске.
Ты был прав, совершив всё то, что ты совершил. И будешь прав в этом еще раз, если меня не удовлетворит мысль, что один Мурамаса виноват в твоих инстинктах. Тогда тебе сослужат плохую службу твои волосы: в другой раз ты поднимешь голову под моей рукой. Я не милосерден отнюдь, иначе и ты не был бы палачом. Наши души симилярны. Взятие верха и конец мы видим в одном ракурсе. Ты еще принесешь мне извинение, и это - наполняет инстинкт моего сердца мрачным торжеством, Вабиске.
Вновь замкнутый круг: Разум смиряет сердце. Так кто же кого?
